И, как говорила великая инквизиция, мы продолжаем жечь!
... Наши союзники, США и Англия, по договоренности с 1 октября 1941 года должны были начать для нас поставку боевых самолетов. Но эти поставки основательно запоздали, осуществлялись в малом количестве. В середине лета 1942 года союзники вынуждены были ускорить договорные поставки. Перегонять самолеты предполагалось с трех направлений — с востока через Аляску, с севера через Архангельск и с юга со стороны Ирана через Афганистан. Для осуществления приема, освоения и перегонки иностранных самолетов в центр нашей страны были организованы три группы из опытных летчиков и высококвалифицированного технического персонала. Меня назначили командиром северной группы. ...
И вот Архангельск.читать дальше Встал вопрос: где и как строить взлетно-посадочную полосу? Два имевшихся там полевых аэродрома не отвечали необходимым требованиям. Они были островными, малыми по размерам. Прилегающая к Архангельску часть тайги, почти вся заболоченная, не подлежала дренажированию для постройки бетонированной полосы, Тогда было принято решение строить временно деревянную взлетно-посадочную полосу: шестьдесят метров в ширину и четыреста пятьдесят в длину.
Место будущего аэродрома подобрали в двадцати пяти километрах южнее Архангельска между левобережьем Северной Двины и железной дорогой, идущей на Вологду. Оно представляло собой большое открытое пространство в таежном лесу. Почва здесь была малозаболоченной и вполне позволяла надежно держать деревянный настил. Сюда подвели электролинию, железнодорожную ветку, установили четыре пилорамы — и началась работа. Все сооружения для сборки самолетов, деревянную полосу и железнодорожную ветку строили заключенные, лагерь которых находился поблизости.
И вот однажды послышались глухой, редкий перестук колес, затем слабое пыхтение паровоза и к лагерю, точно крадучись между сосен, медленно подкатили платформы, груженные самолетными ящиками. Подошел машинист. С удивлением глядя на нас, он не понимал, чему мы радуемся. А радовались мы действительно рано.
На следующий день приехала техническая команда англичан и три американских летчика-испытателя — капитаны Луис, Элисон и старший лейтенант Замке. Осмотревшись вокруг, англичане переглянулись. Ничего подобного они не могли себе представить и тем более поверить, что вот в этом комарином царстве им придется работать.
— Нельзя? — спросил я. — А смотреть, как наши города и села горят, можно?...
Засучив рукава, наши специалисты приступили к работе. Англичанам ничего не оставалось делать — они тоже принялись за дело. Вскоре нас посетил английский уполномоченный по доставке самолетов в Советский Союз вице-маршал Кольер. Меня представил наш переводчик, и, обменявшись любезными приветствиями, я поинтересовался:
— В какой срок удастся собрать первую партию самолетов?
— Я думаю, господин полковник, — раздумчиво начал мистер Кольер, — что каждую неделю вы
будете выпускать в воздух один-два самолета.
— В неделю по самолету?! Такими черепашьими темпами?...
Едва сдерживая себя, я предложил англичанину завтра же прибыть к нам на аэродром.
— Сэр, вы будете присутствовать на первом облете.
— О! Русские любят шутить, — усмехнулся Кольер и укатил.
На следующий день он, однако, появился. Как раз к этому времени я успел сделать два полета на американском «тамагауке». Видимо, сей сюрприз пришелся вице-маршалу не по вкусу. Подойдя к английскому инженеру, он резко спросил его:
— Как это случилось?
Не знаю, почему мистер Кольер допустил оплошность, — то ли он рассчитывал, что никто из нас не знает английского языка, то ли волнение помешало ему вообще что-либо взвешивать, — но мы стали свидетелями чрезвычайно любопытного разговора. При этом особенно примечательными были даже не слова мистера Кольера, а раздраженная интонация, с которой он произносил их.
— Они не хотели дожидаться подъемных механизмов, — развел руками инженер в ответ на вопрос шефа, — это сумасшедшие люди. Они ни руках подняли фюзеляж, подвели под него крыло, водрузили самолет на деревянные козлы и по нашим чертежам начали монтаж.
— Но вы говорили русским, что так нельзя собирать самолеты? Вы обязаны были сказать, что не
можете нести ответственность за качество такой сборки.
— Все это мы говорили. Но русские — упрямые люди. Они заявили, что самолеты соберут сами.
— Сами?! Американские летчики откажутся облетывать эти машины, так им и скажите! — мистер Кольер явно нервничал, даже покраснел.
— Говорил и об этом. Отвечают: «Облетаем сами».
— Ого! Так, может быть, они думают вообще обойтись без нашей помощи?
— Похоже на то ... — растерянно пожал плечами инженер.
Недовольный, мистер Кольер направился к американским летчикам, прибывшим для облета машин, и о чем-то долго беседовал с ними. Один из испытателей нехотя взял парашют и направился к самолету. Минут двадцать американец гонял мотор на всех режимах, видимо, хотел найти хоть какую-нибудь недоделку — благовидный предлог для того, чтобы отложить полет. Все оказалось в полной исправности. Летчику-испытателю пришлось взлететь и показать, на что способна машина. Этого момента мы ждали с нетерпением: все хорошо запомнили слова вице-маршала о «тамагауке»:
«Это — лучшее, что есть в Америке и Англии». Однако нам пришлось разочароваться: «тамагаук» обладал весьма малой для истребителя скоростью и еще худшей маневренностью. «Возможно, американец совершил полет формально, не желая выкладываться, — думал я. — Может быть, машина лучше, чем кажется. Я-то произвел на ней только полеты по кругу». Словно угадав мои мысли, Николай Храмов спросил:
— Командир, разрешите слетать?
Я разрешил, чтобы у нас не оставалось о самолете никаких сомнений. Увидев, что Храмов надевает парашют, американский летчик Луис и мистер Кольер подошли к нам.
— Господин Храмов собирается в полет?
— Да.
— Но ведь «тамагаук» — самолет строгий, его надо хорошо изучить, прежде чем лететь! — взволновался Луис.
— Я обучил несколько десятков английских летчиков, произошло несколько поломок и ...
— Не волнуйтесь, — заметил я. — Храмов подготовился.
— Во всяком случае я снимаю с себя ответственность за неблагоприятный исход, — категорично заявил американец.
— Не беспокойтесь, господин Луис, — заметил Храмов.
— Надеюсь, этот полет не будет моим последним.
Через несколько минут присутствующие на старте стали свидетелями блестящего по своей виртуозности высшего пилотажа. Мистер Кольер неоднократно бросал вопросительные взгляды на американских летчиков. А у тех, прямо скажем, был вид довольно рассеянный. Как потом выяснилось, Храмов выполнил ряд фигур, которые американские летчики на своем самолете не пытались и производить. Но вот чем дольше продолжался полет, тем горше становилось у нас на душе: мастерство Храмова не только не стушевало недостатки машины, а еще яснее обнаружило их. Напрасно мистер Кольер так восторженно сиял. Как только Храмов приземлился и вылез из кабины, он и летчик Луис одновременно спросили:
— Ну, теперь вы убедились, что это за самолет?!
Храмов посмотрел на нас, бросил одно слово сквозь зубы и дипломатично заключил:
— У русских есть пословица: «Дареному коню в зубы не смотрят». А если этого «коня» хотят продать за хорошие деньги, то мы говорим: «Всякий цыган свою кобылу хвалит».
Мистер Кольер оглушительно расхохотался:
— Я знал, что русские любят пошутить!...
На что Храмов серьезно и строго бросил американцу:
— Нам не до шуток! У нас города горят...
На другой день к вечеру мне позвонили из штаба округа. Вызывали на переговоры с Москвой. Значит, информация вице-маршала Кольера не задержалась. В Архангельск я вылетел на связном самолетике уже в сумерках. Приземлился на площадке Кегострова, расположенной напротив города. Осенний ветер так разбушевал Северную Двину, что маленький дежурный катер, на котором перебирались к берегу, швыряло из стороны в сторону, окатывало брызгами, и в штаб я прибыл до нитки мокрый.
Как и предполагал, на переговоры меня вызывал генерал Никитин.
«Что наплел этот Кольер?...» — тревожило в ожидании разговора. Успокаивало одно — неизменное спокойствие Александра Алексеевича. А он, узнав, что мы облетали уже три самолета и намерены не сбавлять темпы в дальнейшем, похвалил нас и спросил:
— Чем же недоволен шеф англичан?
Пришлось обстоятельно объяснять, что расхождения возникли в практическом подходе к процессу освоения самолетов на земле и в воздухе. Я заверил генерала Никитина в строгом соблюдении технической документации, которая обусловливала порядок сборки и монтажа всех агрегатов самолетов. Генерал все понял и пожелал дальнейшего успеха, напомнив о жестких сроках.
В ближайшее время нам предстояло обучить особенностям техники пилотирования на иностранных самолетах многих наших летчиков. Требовалось это не для парада, а для воздушных боев с сильным противником. И первым нас понял Луис, а за ним и оба его товарища. Официальные отношения быстро перешли в дружеские, да и английские техники, глядя на наших работяг, тоже начали втягиваться в общий ритм работы. Вице-маршал Кольер больше не появлялся в лагере — видимо, понял, что его миссия ближе к дипломатии, нежели к высшему пилотажу.
За короткий срок в таежном лагере, на деревянной полосе были освоены американские самолеты
«тамагаук», «китихаук», «Кертис Р-40» и английский истребитель «харрикейн». В течение двух месяцев с северного лагеря близ Архангельска в центр через промежуточный вологодский аэродром было перегнано девяносто два иностранных самолета. На совесть поработали в тех трудных условиях наши техники, авиаспециалисты под руководством инженера Лазарева и его помощников Часовикова, Баранова. О летчиках я бы мог рассказывать чрезвычайно долго. Сохраню — для истории! — их имена. Николай Храмов, Иван Макаренко, Константин Коккинаки, Виктор Мошин, Николай Козлов ... Их вклад в ту работу был поистине доблестным исполнением солдатского долга.
Накануне окончания всей работы и отъезда наших союзников в свои страны мы устроили прощальный ужин. От тех неурядиц, которые возникли в первые дни по причине необоснованного недоверия к русским со стороны вице-маршала Кольера, не осталось и помина. Много было сказано хороших слов, добрых пожеланий в тот вечер. Англичане заявили, что они многому научились у русских инженеров и техников. Американские летчики искренне восхищались нашим мастерством. Кто-то из них, помню, заметил:
— У русских особенная способность к высшему пилотажу.
Что же, возможно, и так. Во всяком случае, мы простились, как давние друзья, проникнутые глубоким взаимным уважением. Возвратившись в Америку, капитан Элисон и старший лейтенант Земке выступили с докладом, посвященным памятным дням нашей совместной работы на далеком северном аэродроме.
К тому времени самолеты союзников уже начали поступать к нам. Что можно сказать об этих поставках? Насколько они помогли нам в деле разгрома гитлеровских войск?
Прямо скажу, масштабы применения авиации на всем протяжении войны были так велики, что общее количество полученных самолетов из Америки и Англии не составило и десятой доли потребности в них. К этому следует добавить и дополнительные факторы, снижавшие эффективность применения иностранной техники.
Прежде всего заметим, что большинство самолетов, как, например, «тамагаук», «китихаук», «Кертис Р-40», «харрикейн», были к тому времени относительно уже устаревшими конструкциями по своим летно-тактическим показателям, но тем не менее требовали для эксплуатации опытных специалистов. Выигрывая мощным вооружением, в скорости и маневренности эти самолеты уступали немецким. Не хватало для них запасных частей — многие машины подолгу простаивали на ремонте, часть из них приходилось разукомплектовывать.
Короче говоря, возникал целый частокол трудностей в эксплуатации американских и английских самолетов, и не случайно там, где не хватало самолетов, летный состав предпочитал летать на отечественных машинах, даже на наших стареньких И-16 и И-153. Оправдали себя на фронте разве что американские самолеты «Аэрокобра» да бомбардировщик Б-3, но их было очень мало. Может, потому, когда на аэродромах между нами возникал разговор о поставке иностранной техники или об открытии второго фронта, слово «союзники» у большинства вызывало горькую улыбку.
А я только вернулся с Севера — снова командировка. К этому времени в Москве стало намного спокойнее. Воздушные тревоги объявлялись реже, и кое-где пренебрегали даже светомаскировкой. В Москву возвращались эвакуированные учреждения, жители — москвичи. Словом, перемены были заметны к лучшему. А мне предстояло лететь в город Молотов (ныне Пермь). Там, на одном из аэродромов застопорилось дело с освоением английских самолетов «харрикейн».
Оказалось, что по вине летного состава были допущены несколько поломок, да где — на самом простом, на рулежке. Причины поломок объяснялись просто: на первых порах никто не обратил внимания на то, что у самолета «харрикейн» центр тяжести вынесен вперед значительно больше, нежели у других машин. Эта конструктивная деталь создавала копотирующий момент, особенно при рулении по мягкому грунту, неровному аэродрому. Как раз в то время прошел снегопад, и рулевые дорожки, взлетно-посадочная полоса укатывались с трудом. Пришлось применить непредусмотренный ранее способ передвижения самолетов, который тут же остановил поломки воздушных винтов. А дело наладили просто.
Во время руления на стабилизатор самолета садился техник, сопровождающий машину на старты. Таким образом, хвостовая часть самолета становилась тяжелее, и летчик мог рулить вполне спокойно. Перед началом полетов мне пришлось облетать один «харрикейн» — опробовать его на пилотаже, а затем выпустить на нем для самостоятельной работы несколько летчиков из руководящего состава с тем, чтобы они потом сами обучали своих подчиненных. Все шло хорошо, но в авиации нет-нет да и случится такое, чего не увидишь даже в цирке!
На третий день командировки мне пришлось обратиться к секретарю горкома ВКП(б) с просьбой помочь в получении дополнительных тракторов для приведения в порядок нашего полевого аэродрома. Вернулся к вечеру и тут узнал о происшествии, которое случилось в мое отсутствие. Один из командиров эскадрилий, вырулив на старт, с ходу, не останавливая движение самолета, пошел на взлет. Когда рассеялось снежное облако, поднятое воздушным винтом, присутствующие на аэродроме, не веря своим глазам, увидели на хвосте взлетевшего самолета сидящего человека. Все произошло в одно мгновение. Летчик поторопился со взлетом, а техник, полагая, что все еще продолжается руление, замешкался и вовремя не спрыгнул с хвостового оперения. Так что всем только оставалось ждать, чем закончится тот полет. Все зависело от мастерства летчика.
А он, почувствовав ненормальное положение самолета после отрыва от земли, с трудом удерживал машину в наборе высоты. Техник сидел на стабилизаторе, мертвой хваткой ухватившись за киль. Малейшая ошибка пилота на разворотах могла бы привести к трагедии: мощная встречная струя воздуха в любую минуту сдула бы человека с хвостового оперения.
Однако полет завершился благополучно. После приземления обреченный, казалось бы, на верную гибель техник самолета оказался в кругу своих товарищей. Они смотрели на него, словно на новорожденного, а он, обретя дар речи, к удивлению всех присутствующих, вдруг стал поносить, на чем свет стоит, не летчика, который мог лишить его жизни, а Гитлера и Черчилля!...
Гитлера за то, что тот начал войну, а Черчилля — за его «харрикейны», на которых вот приходится теперь летать, сидя даже на хвосте ...
И вот Архангельск.читать дальше Встал вопрос: где и как строить взлетно-посадочную полосу? Два имевшихся там полевых аэродрома не отвечали необходимым требованиям. Они были островными, малыми по размерам. Прилегающая к Архангельску часть тайги, почти вся заболоченная, не подлежала дренажированию для постройки бетонированной полосы, Тогда было принято решение строить временно деревянную взлетно-посадочную полосу: шестьдесят метров в ширину и четыреста пятьдесят в длину.
Место будущего аэродрома подобрали в двадцати пяти километрах южнее Архангельска между левобережьем Северной Двины и железной дорогой, идущей на Вологду. Оно представляло собой большое открытое пространство в таежном лесу. Почва здесь была малозаболоченной и вполне позволяла надежно держать деревянный настил. Сюда подвели электролинию, железнодорожную ветку, установили четыре пилорамы — и началась работа. Все сооружения для сборки самолетов, деревянную полосу и железнодорожную ветку строили заключенные, лагерь которых находился поблизости.
И вот однажды послышались глухой, редкий перестук колес, затем слабое пыхтение паровоза и к лагерю, точно крадучись между сосен, медленно подкатили платформы, груженные самолетными ящиками. Подошел машинист. С удивлением глядя на нас, он не понимал, чему мы радуемся. А радовались мы действительно рано.
На следующий день приехала техническая команда англичан и три американских летчика-испытателя — капитаны Луис, Элисон и старший лейтенант Замке. Осмотревшись вокруг, англичане переглянулись. Ничего подобного они не могли себе представить и тем более поверить, что вот в этом комарином царстве им придется работать.
— Нельзя? — спросил я. — А смотреть, как наши города и села горят, можно?...
Засучив рукава, наши специалисты приступили к работе. Англичанам ничего не оставалось делать — они тоже принялись за дело. Вскоре нас посетил английский уполномоченный по доставке самолетов в Советский Союз вице-маршал Кольер. Меня представил наш переводчик, и, обменявшись любезными приветствиями, я поинтересовался:
— В какой срок удастся собрать первую партию самолетов?
— Я думаю, господин полковник, — раздумчиво начал мистер Кольер, — что каждую неделю вы
будете выпускать в воздух один-два самолета.
— В неделю по самолету?! Такими черепашьими темпами?...
Едва сдерживая себя, я предложил англичанину завтра же прибыть к нам на аэродром.
— Сэр, вы будете присутствовать на первом облете.
— О! Русские любят шутить, — усмехнулся Кольер и укатил.
На следующий день он, однако, появился. Как раз к этому времени я успел сделать два полета на американском «тамагауке». Видимо, сей сюрприз пришелся вице-маршалу не по вкусу. Подойдя к английскому инженеру, он резко спросил его:
— Как это случилось?
Не знаю, почему мистер Кольер допустил оплошность, — то ли он рассчитывал, что никто из нас не знает английского языка, то ли волнение помешало ему вообще что-либо взвешивать, — но мы стали свидетелями чрезвычайно любопытного разговора. При этом особенно примечательными были даже не слова мистера Кольера, а раздраженная интонация, с которой он произносил их.
— Они не хотели дожидаться подъемных механизмов, — развел руками инженер в ответ на вопрос шефа, — это сумасшедшие люди. Они ни руках подняли фюзеляж, подвели под него крыло, водрузили самолет на деревянные козлы и по нашим чертежам начали монтаж.
— Но вы говорили русским, что так нельзя собирать самолеты? Вы обязаны были сказать, что не
можете нести ответственность за качество такой сборки.
— Все это мы говорили. Но русские — упрямые люди. Они заявили, что самолеты соберут сами.
— Сами?! Американские летчики откажутся облетывать эти машины, так им и скажите! — мистер Кольер явно нервничал, даже покраснел.
— Говорил и об этом. Отвечают: «Облетаем сами».
— Ого! Так, может быть, они думают вообще обойтись без нашей помощи?
— Похоже на то ... — растерянно пожал плечами инженер.
Недовольный, мистер Кольер направился к американским летчикам, прибывшим для облета машин, и о чем-то долго беседовал с ними. Один из испытателей нехотя взял парашют и направился к самолету. Минут двадцать американец гонял мотор на всех режимах, видимо, хотел найти хоть какую-нибудь недоделку — благовидный предлог для того, чтобы отложить полет. Все оказалось в полной исправности. Летчику-испытателю пришлось взлететь и показать, на что способна машина. Этого момента мы ждали с нетерпением: все хорошо запомнили слова вице-маршала о «тамагауке»:
«Это — лучшее, что есть в Америке и Англии». Однако нам пришлось разочароваться: «тамагаук» обладал весьма малой для истребителя скоростью и еще худшей маневренностью. «Возможно, американец совершил полет формально, не желая выкладываться, — думал я. — Может быть, машина лучше, чем кажется. Я-то произвел на ней только полеты по кругу». Словно угадав мои мысли, Николай Храмов спросил:
— Командир, разрешите слетать?
Я разрешил, чтобы у нас не оставалось о самолете никаких сомнений. Увидев, что Храмов надевает парашют, американский летчик Луис и мистер Кольер подошли к нам.
— Господин Храмов собирается в полет?
— Да.
— Но ведь «тамагаук» — самолет строгий, его надо хорошо изучить, прежде чем лететь! — взволновался Луис.
— Я обучил несколько десятков английских летчиков, произошло несколько поломок и ...
— Не волнуйтесь, — заметил я. — Храмов подготовился.
— Во всяком случае я снимаю с себя ответственность за неблагоприятный исход, — категорично заявил американец.
— Не беспокойтесь, господин Луис, — заметил Храмов.
— Надеюсь, этот полет не будет моим последним.
Через несколько минут присутствующие на старте стали свидетелями блестящего по своей виртуозности высшего пилотажа. Мистер Кольер неоднократно бросал вопросительные взгляды на американских летчиков. А у тех, прямо скажем, был вид довольно рассеянный. Как потом выяснилось, Храмов выполнил ряд фигур, которые американские летчики на своем самолете не пытались и производить. Но вот чем дольше продолжался полет, тем горше становилось у нас на душе: мастерство Храмова не только не стушевало недостатки машины, а еще яснее обнаружило их. Напрасно мистер Кольер так восторженно сиял. Как только Храмов приземлился и вылез из кабины, он и летчик Луис одновременно спросили:
— Ну, теперь вы убедились, что это за самолет?!
Храмов посмотрел на нас, бросил одно слово сквозь зубы и дипломатично заключил:
— У русских есть пословица: «Дареному коню в зубы не смотрят». А если этого «коня» хотят продать за хорошие деньги, то мы говорим: «Всякий цыган свою кобылу хвалит».
Мистер Кольер оглушительно расхохотался:
— Я знал, что русские любят пошутить!...
На что Храмов серьезно и строго бросил американцу:
— Нам не до шуток! У нас города горят...
На другой день к вечеру мне позвонили из штаба округа. Вызывали на переговоры с Москвой. Значит, информация вице-маршала Кольера не задержалась. В Архангельск я вылетел на связном самолетике уже в сумерках. Приземлился на площадке Кегострова, расположенной напротив города. Осенний ветер так разбушевал Северную Двину, что маленький дежурный катер, на котором перебирались к берегу, швыряло из стороны в сторону, окатывало брызгами, и в штаб я прибыл до нитки мокрый.
Как и предполагал, на переговоры меня вызывал генерал Никитин.
«Что наплел этот Кольер?...» — тревожило в ожидании разговора. Успокаивало одно — неизменное спокойствие Александра Алексеевича. А он, узнав, что мы облетали уже три самолета и намерены не сбавлять темпы в дальнейшем, похвалил нас и спросил:
— Чем же недоволен шеф англичан?
Пришлось обстоятельно объяснять, что расхождения возникли в практическом подходе к процессу освоения самолетов на земле и в воздухе. Я заверил генерала Никитина в строгом соблюдении технической документации, которая обусловливала порядок сборки и монтажа всех агрегатов самолетов. Генерал все понял и пожелал дальнейшего успеха, напомнив о жестких сроках.
В ближайшее время нам предстояло обучить особенностям техники пилотирования на иностранных самолетах многих наших летчиков. Требовалось это не для парада, а для воздушных боев с сильным противником. И первым нас понял Луис, а за ним и оба его товарища. Официальные отношения быстро перешли в дружеские, да и английские техники, глядя на наших работяг, тоже начали втягиваться в общий ритм работы. Вице-маршал Кольер больше не появлялся в лагере — видимо, понял, что его миссия ближе к дипломатии, нежели к высшему пилотажу.
За короткий срок в таежном лагере, на деревянной полосе были освоены американские самолеты
«тамагаук», «китихаук», «Кертис Р-40» и английский истребитель «харрикейн». В течение двух месяцев с северного лагеря близ Архангельска в центр через промежуточный вологодский аэродром было перегнано девяносто два иностранных самолета. На совесть поработали в тех трудных условиях наши техники, авиаспециалисты под руководством инженера Лазарева и его помощников Часовикова, Баранова. О летчиках я бы мог рассказывать чрезвычайно долго. Сохраню — для истории! — их имена. Николай Храмов, Иван Макаренко, Константин Коккинаки, Виктор Мошин, Николай Козлов ... Их вклад в ту работу был поистине доблестным исполнением солдатского долга.
Накануне окончания всей работы и отъезда наших союзников в свои страны мы устроили прощальный ужин. От тех неурядиц, которые возникли в первые дни по причине необоснованного недоверия к русским со стороны вице-маршала Кольера, не осталось и помина. Много было сказано хороших слов, добрых пожеланий в тот вечер. Англичане заявили, что они многому научились у русских инженеров и техников. Американские летчики искренне восхищались нашим мастерством. Кто-то из них, помню, заметил:
— У русских особенная способность к высшему пилотажу.
Что же, возможно, и так. Во всяком случае, мы простились, как давние друзья, проникнутые глубоким взаимным уважением. Возвратившись в Америку, капитан Элисон и старший лейтенант Земке выступили с докладом, посвященным памятным дням нашей совместной работы на далеком северном аэродроме.
К тому времени самолеты союзников уже начали поступать к нам. Что можно сказать об этих поставках? Насколько они помогли нам в деле разгрома гитлеровских войск?
Прямо скажу, масштабы применения авиации на всем протяжении войны были так велики, что общее количество полученных самолетов из Америки и Англии не составило и десятой доли потребности в них. К этому следует добавить и дополнительные факторы, снижавшие эффективность применения иностранной техники.
Прежде всего заметим, что большинство самолетов, как, например, «тамагаук», «китихаук», «Кертис Р-40», «харрикейн», были к тому времени относительно уже устаревшими конструкциями по своим летно-тактическим показателям, но тем не менее требовали для эксплуатации опытных специалистов. Выигрывая мощным вооружением, в скорости и маневренности эти самолеты уступали немецким. Не хватало для них запасных частей — многие машины подолгу простаивали на ремонте, часть из них приходилось разукомплектовывать.
Короче говоря, возникал целый частокол трудностей в эксплуатации американских и английских самолетов, и не случайно там, где не хватало самолетов, летный состав предпочитал летать на отечественных машинах, даже на наших стареньких И-16 и И-153. Оправдали себя на фронте разве что американские самолеты «Аэрокобра» да бомбардировщик Б-3, но их было очень мало. Может, потому, когда на аэродромах между нами возникал разговор о поставке иностранной техники или об открытии второго фронта, слово «союзники» у большинства вызывало горькую улыбку.
А я только вернулся с Севера — снова командировка. К этому времени в Москве стало намного спокойнее. Воздушные тревоги объявлялись реже, и кое-где пренебрегали даже светомаскировкой. В Москву возвращались эвакуированные учреждения, жители — москвичи. Словом, перемены были заметны к лучшему. А мне предстояло лететь в город Молотов (ныне Пермь). Там, на одном из аэродромов застопорилось дело с освоением английских самолетов «харрикейн».
Оказалось, что по вине летного состава были допущены несколько поломок, да где — на самом простом, на рулежке. Причины поломок объяснялись просто: на первых порах никто не обратил внимания на то, что у самолета «харрикейн» центр тяжести вынесен вперед значительно больше, нежели у других машин. Эта конструктивная деталь создавала копотирующий момент, особенно при рулении по мягкому грунту, неровному аэродрому. Как раз в то время прошел снегопад, и рулевые дорожки, взлетно-посадочная полоса укатывались с трудом. Пришлось применить непредусмотренный ранее способ передвижения самолетов, который тут же остановил поломки воздушных винтов. А дело наладили просто.
Во время руления на стабилизатор самолета садился техник, сопровождающий машину на старты. Таким образом, хвостовая часть самолета становилась тяжелее, и летчик мог рулить вполне спокойно. Перед началом полетов мне пришлось облетать один «харрикейн» — опробовать его на пилотаже, а затем выпустить на нем для самостоятельной работы несколько летчиков из руководящего состава с тем, чтобы они потом сами обучали своих подчиненных. Все шло хорошо, но в авиации нет-нет да и случится такое, чего не увидишь даже в цирке!
На третий день командировки мне пришлось обратиться к секретарю горкома ВКП(б) с просьбой помочь в получении дополнительных тракторов для приведения в порядок нашего полевого аэродрома. Вернулся к вечеру и тут узнал о происшествии, которое случилось в мое отсутствие. Один из командиров эскадрилий, вырулив на старт, с ходу, не останавливая движение самолета, пошел на взлет. Когда рассеялось снежное облако, поднятое воздушным винтом, присутствующие на аэродроме, не веря своим глазам, увидели на хвосте взлетевшего самолета сидящего человека. Все произошло в одно мгновение. Летчик поторопился со взлетом, а техник, полагая, что все еще продолжается руление, замешкался и вовремя не спрыгнул с хвостового оперения. Так что всем только оставалось ждать, чем закончится тот полет. Все зависело от мастерства летчика.
А он, почувствовав ненормальное положение самолета после отрыва от земли, с трудом удерживал машину в наборе высоты. Техник сидел на стабилизаторе, мертвой хваткой ухватившись за киль. Малейшая ошибка пилота на разворотах могла бы привести к трагедии: мощная встречная струя воздуха в любую минуту сдула бы человека с хвостового оперения.
Однако полет завершился благополучно. После приземления обреченный, казалось бы, на верную гибель техник самолета оказался в кругу своих товарищей. Они смотрели на него, словно на новорожденного, а он, обретя дар речи, к удивлению всех присутствующих, вдруг стал поносить, на чем свет стоит, не летчика, который мог лишить его жизни, а Гитлера и Черчилля!...
Гитлера за то, что тот начал войну, а Черчилля — за его «харрикейны», на которых вот приходится теперь летать, сидя даже на хвосте ...
@темы: Военные летчики, По ленд-лизу, США, Великобритания, Франция и другие
